Неточные совпадения
Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно,
моя комната наполнилась
запахом цветов, растущих в скромном палисаднике.
Она другой рукой берет меня за шею, и пальчики ее быстро шевелятся и щекотят меня. В комнате тихо, полутемно; нервы
мои возбуждены щекоткой и пробуждением; мамаша сидит подле самого меня; она трогает меня; я слышу ее
запах и голос. Все это заставляет меня вскочить, обвить руками ее шею, прижать голову к ее груди и, задыхаясь, сказать...
—
Мой дед землю
пахал, — с надменною гордостию отвечал Базаров. — Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас — в вас или во мне — он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете.
Он сажал меня на колени себе, дышал в лицо
мое запахом пива, жесткая борода его неприятно колола мне шею, уши.
«”И дым отечества нам сладок и приятен”. Отечество
пахнет скверно. Слишком часто и много крови проливается в нем. “Безумство храбрых”… Попытка выскочить “из царства необходимости в царство свободы”… Что обещает социализм человеку
моего типа? То же самое одиночество, и, вероятно, еще более резко ощутимое “в пустыне — увы! — не безлюдной”… Разумеется, я не доживу до “царства свободы”… Жить для того, чтоб умереть, — это плохо придумано».
—
Моя фамилия — Муравьева, иначе —
Паша. Татьяна Гогина сообщила мне, что, в случае нужды, я могу обратиться к вам.
— Не лгите! — перебила она. — Если вам удается замечать каждый
мой шаг и движение, то и мне позвольте чувствовать неловкость такого наблюдения: скажу вам откровенно — это тяготит меня. Это какая-то неволя, тюрьма. Я, слава Богу, не в плену у турецкого
паши…
О, в нашем роде это — не новость: брат
моего отца
пахал собственноручно, дед тоже.
И вот этому я бы и научил и
моих детей: «Помни всегда всю жизнь, что ты — дворянин, что в жилах твоих течет святая кровь русских князей, но не стыдись того, что отец твой сам
пахал землю: это он делал по-княжески «.
Молодые
мои спутники не очень, однако ж, смущались шумом; они останавливались перед некоторыми работницами и ухитрялись как-то не только говорить между собою, но и слышать друг друга. Я хотел было что-то спросить у Кармена, но не слыхал и сам, что сказал. К этому еще вдобавок в зале разливался
запах какого-то масла, конечно табачного, довольно неприятный.
В это время обоняние
мое уловило
запах дыма.
— Кабаны, — отвечал гольд. —
Моя запах найди есть.
Боже
мой, как весело сверкает все кругом, как воздух свеж и жидок, как
пахнет земляникой и грибами!..
Перебиваясь кое-как со дня на день при помощи бурмистра Якова, заменившего прежнего управляющего и оказавшегося впоследствии времени таким же, если не большим, грабителем да сверх того отравлявшего
мое существование
запахом своих дегтярных сапогов, вспомнил я однажды об одном знакомом соседнем семействе, состоявшем из отставной полковницы и двух дочерей, велел заложить дрожки и поехал к соседям.
И не думайте, чтобы требования
мои насчет этого
запаха были велики…
Особенной чистоты он, однако, не придерживался и на
мои замечания отвечал мне однажды, что «надо-де избе жильем
пахнуть».
— Погоди, капитан, — сказал он. —
Моя запах дыма найди есть. Это удэге, — сказал он через минуту.
Он до сих пор издает слабый
запах, а рука, мне давшая его, та рука, которую мне только раз пришлось прижать к губам
моим, быть может, давно уже тлеет в могиле…
Отец
мой, прощаясь со мной, сказал мне, что ему кажется, будто бы от меня
пахнет вином.
Отец
мой замечал это и ограничивался легкими околичнословиями, например, советом закусывать черным хлебом с солью, чтоб не
пахло водкой.
За несколько дней до праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение.
Мыли полы, обметали стены, чистили медные приборы на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились по комнатам и коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились на девичье крыльцо. В воздухе носился
запах прокислых помоев. Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (с последнего Светлого праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.
— Было уже со мной это — неужто не помнишь? Строго-настрого запретила я в ту пору, чтоб и не
пахло в доме вином. Только пришло
мое время, я кричу: вина! — а мне не дают. Так я из окна ночью выпрыгнула, убежала к Троице, да целый день там в одной рубашке и чуделесила, покуда меня не связали да домой не привезли. Нет, видно, мне с тем и умереть. Того гляди, сбегу опять ночью да где-нибудь либо в реке утоплюсь, либо в канаве закоченею.
И как же я был обрадован, когда, на
мой вопрос о прислуге, милая старушка ответила: «Да скличьте девку — вот и прислуга!» Так на меня и
пахнуло, словно из печки.]
По уходе повара она направляется к медному тазу, над которым утвержден медный же рукомойник с подвижным стержнем. Ключница стоит сзади, покуда барыня умывается.
Мыло, которое она при этом употребляет,
пахнет прокислым; полотенце простое, из домашнего холста.
Я прошел к Малому театру и, продрогший, промочив ноги и нанюхавшись
запаха клоаки, вылез по мокрой лестнице. Надел шубу, которая меня не могла согреть, и направился в редакцию, где сделал описание работ и припомнил
мое старое путешествие в клоаку.
Знаю только, что вся она была проникнута особым колоритом, и на меня сразу
пахнуло историей, чем-то романтическим, когда-то живым, блестящим, но отошедшим уже туда, куда на
моих глазах ушел и последний «старополяк», пан коморник Коляновский.
В особенно погожие дни являются горожане и горожанки. Порой приходит с сестрой и матерью она, кумир многих сердец, усиленно бьющихся под серыми шинелями. В том числе — увы! — и
моего бедного современника… Ей взапуски подают кресло. Счастливейший выхватывает кресло из толпы соперников… Усиленный бег, визг полозьев, морозный ветер с легким
запахом духов, а впереди головка, уткнувшаяся в муфту от мороза и от страха… Огромный пруд кажется таким маленьким и тесным… Вот уже берег…
В первые дни она начала было совать свою мертвую руку к
моим губам, от руки
пахло желтым казанским
мылом и ладаном, я отворачивался, убегал.
Он обнял меня за шею горячей, влажной рукою и через плечо
мое тыкал пальцем в буквы, держа книжку под носом
моим. От него жарко
пахло уксусом, потом и печеным луком, я почти задыхался, а он, приходя в ярость, хрипел и кричал в ухо мне...
Был слаб, едва ползал и очень радовался, когда видел меня, просился на руки ко мне, любил мять уши
мои маленькими мягкими пальцами, от которых почему-то
пахло фиалкой.
Имя вполне выражает особенность его характера: между тремя передними пальцами своих ног он имеет тонкую перепонку и плавает по воде, как утка, даже ныряет. бы предположить, что он владеет способностью ловить мелкую рыбешку, но поплавки никогда не
пахнут ею, и, при всех
моих анатомических наблюдениях, я никогда не находил в их зобах признаков питания рыбой.
Апраксея долго терла и
мыла ее, стирая ее, как белье, прежде чем положила ее в кастрюлю; когда она, наконец, сварилась, Антон накрыл и убрал стол, поставил перед прибором почерневшую солонку аплике о трех ножках и граненый графинчик с круглой стеклянной пробкой и узким горлышком; потом доложил Лаврецкому певучим голосом, что кушанье готово, — и сам стал за его стулом, обвернув правый кулак салфеткой и распространяя какой-то крепкий, древний
запах, подобный
запаху кипарисового дерева.
— Знаешь,
Паша, что я сделаю? — говорил развеселившийся Ефим Андреич. — Поеду к Петру Елисеичу и попрошу, штобы он на
мое место управителем заступил.
Застоявшийся, неподвижный воздух еще хранит вчерашний
запах;
пахнет духами, табаком, кислой сыростью большой нежилой комнаты, потом нездорового и нечистого женского тела, пудрой, борно-тимоловым
мылом и пылью от желтой мастики, которой был вчера натерт паркет.
— Не сердись на меня, исполни, пожалуйста, один
мой каприз: закрой опять глаза… нет, совсем, крепче, крепче… Я хочу прибавить огонь и поглядеть на тебя хорошенько. Ну вот, так… Если бы ты знал, как ты красив теперь… сейчас вот… сию секунду. Потом ты загрубеешь, и от тебя станет
пахнуть козлом, а теперь от тебя
пахнет медом и молоком… и немного каким-то диким цветком. Да закрой же, закрой глаза!
— Манечка, душечка, миленькая, — говорит умильно
Паша, дотрогиваясь до Маниной руки, — погадай мне, золотая
моя деточка.
Через несколько минут во всех комнатах заведения
пахнет паленым волосом, борно-тимоловым
мылом, дешевым одеколоном. Девицы одеваются к вечеру.
Я не умел поберечь сна бедной
моей матери, тронул ее рукой и сказал: «Ах, какое солнышко! как хорошо
пахнет!» Мать вскочила, в испуге сначала, и потом обрадовалась, вслушавшись в
мой крепкий голос и взглянув на
мое посвежевшее лицо.
Запах постного масла бросился мне в нос, и я сказал: «Как нехорошо
пахнет!» Отец дернул меня за рукав и опять шепнул мне, чтоб я не смел этого говорить, но дедушка слышал
мои слова и сказал: «Эге, брат, какой ты неженка».
«Да, — начал он опять, поправляясь в кресле и
запахивая свой халат, — много я испытал и хорошего и дурного в своей жизни; но вот
мой свидетель, — сказал он, указывая на шитый по канве образок спасителя, висевший над его кроватью, — никто не может сказать, чтоб Карл Иваныч был нечестный человек!
Голова
моя закружилась от волнения; помню только, что я отчаянно бился головой и коленками до тех пор, пока во мне были еще силы; помню, что нос
мой несколько раз натыкался на чьи-то ляжки, что в рот мне попадал чей-то сюртук, что вокруг себя со всех сторон я слышал присутствие чьих-то ног,
запах пыли и violette, [фиалки (фр.).] которой душился St.-Jérôme.
— Матушка ваша вот писала вам, — начал полковник несколько сконфуженным голосом, — чтобы жить с
моим Пашей, — прибавил он, указав на сына.
— Прощай,
мой ангел! — обратилась она потом к
Паше. — Дай я тебя перекрещу, как перекрестила бы тебя родная мать; не меньше ее желаю тебе счастья. Вот, Сергей, завещаю тебе отныне и навсегда, что ежели когда-нибудь этот мальчик, который со временем будет большой, обратится к тебе (по службе ли, с денежной ли нуждой), не смей ни минуты ему отказывать и сделай все, что будет в твоей возможности, — это приказывает тебе твоя мать.
— Нет, я сына
моей небогатенькой соседки беру к нему, — тоже гимназистик, постарше
Паши и прекраснейший мальчик! — проговорил полковник, нахмуриваясь: ему уже начали и не нравиться такие расспросы.
Смотрю: это статья «переписчика». Меня не то чтоб ругают, но и не то чтоб хвалят, и я очень доволен. Но «переписчик» говорит, между прочим, что от сочинений
моих вообще «
пахнет потом», то есть я до того над ними потею, тружусь, до того их отделываю и отделываю, что становится приторно.
— Нет,
мой друг, это слишком важно! это так важно! так важно! Знаешь ли ты, чем такие поступки
пахнут?
Итак, оба друга
мои сочинили по циркуляру. От одного разило государственностью, в другом очень осторожно, но в то же время очень искусно был пущен
запах подоплеки. А так как я лично оплошал, то есть никакого циркуляра не сочинил, то мне оставалось только выжидать, который из
моих приятелей восторжествует.
[Это отдает казармой, дорогой
мой,
пахнет конюшней, навозом (франц.)]
— Родные
мои… Андрюша!..
Паша!.. — кричала она.
Махин был гимназист с усами. Он играл в карты, знал женщин, и у него всегда были деньги. Он жил с теткой. Митя знал, что Махин нехороший малый, но, когда он был с ним, он невольно подчинялся ему. Махин был дома и собирался в театр: в грязной комнатке его
пахло душистым
мылом и одеколоном.